Большие неформалы

Уровень безработицы в России сегодня - один из самых низких среди переходных экономик. Однако практически весь прирост рабочих мест - почти 5 млн за последние пять лет - обеспечен неформальным или полуформальным

Уровень безработицы в России сегодня - один из самых низких среди переходных экономик. Однако практически весь прирост рабочих мест - почти 5 млн за последние пять лет - обеспечен неформальным или полуформальным сектором. Этот сверхгибкий сегмент, где нет ни Трудового кодекса, ни МРОТ, ни ЕСН, обеспечивает мягкую адаптацию всего рынка труда к новым реалиям.

За последние четыре года российский ВВП вырос более чем на треть, выпуск промышленной продукции увеличился на 40%. Обычно экономический рост увеличивает занятость и снижает уровень безработицы. Что же происходит у нас?

На первый взгляд успехи очевидны почти по всему фронту. В 1999 году занятыми считались 62,5 млн человек, а в 2003-м работу имели 65,5 млн россиян. Число безработных за этот период сократилось с 9,3 до 5,9 млн, что составляет 8,4% экономически активного населения (в соответствии с определением международной организации труда).

Уровень безработицы в стране - один из самых низких среди всех переходных экономик. Для сравнения: безработица в Польше и Словакии достигает сегодня 20%. Значительно улучшилось использование рабочего времени.

Почти исчезли административные отпуска, работодатели стали реже практиковать вынужденное сокращение рабочей недели.

Среднемесячная величина заработка, согласно данным Госкомстата, подобралась к двумстам долларам, а долги по зарплате практически ушли в историю. Производительность труда заметно выросла, особенно в промышленности и секторе рыночных услуг. Отметим еще одно: сфера услуг стала главным работодателем - на нее приходится около 60% всех занятых в экономике (что близко к средней по всем странам ОЭСР) - и возврат к старой структуре занятости, где доминировала промышленность, уже невозможен ни при каких разумных предпосылках.

Тем не менее есть тревожные тенденции.

Сохранив высокий уровень занятости, мы потеряли и продолжаем терять в ее качестве. Крупные и средние предприятия, а также бюджетные организации за последние пять лет сократили число списочных рабочих мест на 3 млн, причем 2 млн было сокращено за последние два года.

Сейчас в этом секторе экономики зарегистрировано около 39 млн списочных рабочих мест, то есть лишь 60% от всех занятых в стране. В это число входят и все бюджетники, которых стало больше! При низкой эффективности и более чем скромной зарплате (60% от средней в промышленности) дальнейшее раздувание занятости в социальной сфере усугубляет бедность и сулит социальные проблемы в будущем. Создавая низкооплачиваемые рабочие места, государство в итоге само инициирует бедность, а не борется с ней.

В промышленности списочная занятость за 2000-2003 годы снизилась на 1,4 млн человек - до 10,4 млн. То обстоятельство, что старые и малопроизводительные рабочие места ликвидируются, можно лишь приветствовать. Но почему экономический рост не ведет к созданию новых рабочих мест на предприятиях формального сектора? Фактически весь прирост занятости в экономике в целом - почти 5 млн за последние пять лет - обеспечен неформальным или полуформальным сектором. Получается, что лишь занятость предприятий без образования юридического лица (ПБОЮЛ) эластична по отношению к росту ВВП. Этот сверхгибкий сегмент рынка труда, где нет ни Трудового кодекса, ни МРОТ, ни ЕСН. Именно этот сектор во многом обеспечивает мягкую адаптацию всего рынка труда к новым реалиям.

Российский рынок труда изобилует сюрпризами, которые труднообъяснимы с точки зрения стандартной теории. Понять происходящее здесь невозможно вне анализа той специфической модели, которая у нас прочно укоренилась. Английский экономист Ричард Лэйард еще в середине 90-х назвал ее "российским путем адаптации рынка труда". С тех пор наш рынок труда так и не сошел с описанного Лэйардом пути. Суть нашей модели заключается в тесном переплетении крайне жестких правил, зафиксированных в трудовом законодательстве, с массовой практикой неформальных договоренностей, позволяющих смягчать эти правила и даже вовсе обходить их. Новый Трудовой кодекс, вступивший в действие в 2002 году, здесь мало что изменил.

Подобное устройство рынка труда имеет плюсы и минусы.

Оно позволяло демпфировать все кризисы предыдущих периодов, не допуская зашкаливания безработицы. Каждый из трех пережитых страной макроэкономических шоков (в 1992-м, 1994-м, 1998-м) срезал с реальной зарплаты среднего работника примерно треть, но практически не затрагивал численность занятых. Высокие издержки увольнений по инициативе работодателя сдерживали одноразовый сброс рабочей силы, а слабое правоприменение трудового законодательства позволяло "лепить" такие правила игры, которые были приемлемы для всех основных игроков. Люди сохраняли свои рабочие места, но расплачивались за это рублем. Именно поэтому у нас высокий уровень занятости сочетается с высоким уровнем бедности. Такая бедность здоровых и образованных людей, имеющих работу, есть наше российское ноу-хау, неведомое за границами СНГ.

Другое следствие такой модели - потеря человеческого капитала в обрабатывающей промышленности. Фактический запрет на увольнения по экономическим причинам наименее ценных работников обернулся текучестью наиболее ценных. Последние сами ушли в другие сектора, влекомые более высокой зарплатой. Работодатели обошлись без массовых увольнений, но потеряли тех, кто обеспечивал технологически сложное производство.

Владимир Гимпельсон